Назови его Иосиф

И крошка вдруг не смог больше встать на ножки

А когда мальчик просыпался, никак не мог вспомнить, о чем они говорили, что делали. Помнил только, что было очень тепло и спокойно. И самое незабываемое в мире ощущение – когда тебя вверх подбрасывают сильные любящие руки, тоже удалось пережить. Пусть и во сне. Отец Панфил Терентьевич вернулся с фронта. Он был командиром. И пришло то письмо. В нем муж дал наказ своей жене Серафиме:

– Если родится мальчик, назови Иосифом, в честь Сталина. Будет таким же сильным и справедливым! Имя сильное, хорошее, будет путеводной звездой по жизни…

Правда, началось все печально. В тот день, когда пришла роковая весть о вожде, малыш Иосиф как раз первые шаги делал. Гулил, улыбался. И тут услышал, как вскрикнула и заплакала навзрыд мама. Он был слишком мал, но страх, противный, липкий, дошел до самого детского сердца.

И крошка вдруг не смог больше встать на ножки. Почти до четырех лет не ходил. Мать перепробовала все: и растирки, и компрессы, и к знахаркам возила, и в больницу. Вроде бы все хорошо. Но не встает ребенок, не идет.

А потом, когда мать возилась привычно в огороде, вдруг услышала легкие шаги. Обернулась – сынок. Стоит, глядит так серьезно. Отцовскими глазами. Долго прижимала к себе, благодарила Господа за чудо.

– Мне показалось, что отец меня зовет, голос его в ушах стоял. Что мне, во что бы то ни стало надо встать, бежать к нему. Не знаю, что это было. Но я правда встал и пошел. И когда мама читала его письма, старался соответствовать. Его мечтам и тому, что надо быть достойным сыном, не ударить в грязь лицом.  Мама рассказывала, что они с папой любили друг друга так, что дыхание перехватывало от счастья. Это сейчас что не так – развод. Одна не подошла, к другой пошел. Нет борьбы за женщин, восхищения прекрасным полом. Отец сам дом построил, корову держал. А еще он замечательно катал валенки! Так что добытчик он был. И еще мамочка вспоминала, что он к ней обращался всегда на «ВЫ» и добавлял при этом «милая», «драгоценная», «Голубушка», – переносясь в прошлое, вспоминает в настоящем Иосиф Панфилович.

Крупная прозрачная капля скатывается из глаз Иосифа Панфиловича. Его отцу навсегда осталось 25 лет.

Дефицит доброты у нас наметился!

Иосиф Панфилович рассказывает, как его мама пекла лепешки из травы. Весной собирали полевой хвощ. А если у кого-то в хозяйстве имелась корова, то делились молочком со всеми. Выручал лес. Собирали грибы, ягоды. Лошадей не было, пахали на себе.

– Так что сейчас время-то хорошее. Но вот люди другие стали. Дефицит доброты у нас наметился. Это неправильно. И жаль, что деревни умирают. Мы же, русские, именно своей любовью к земле и славимся. Хотелось бы, чтобы молодежи больше в деревнях селилось. Это ж все лучше, чем в каменной коробчонке, – отмечает Иосиф Панфилович.

Повспоминал он и службу в армии. Она проходила далеко от Родины – в Германии.

Мысли остаться там не было никогда. Потому что любил Родину. И мама его ждала.

Вернулся. Поехал строить Братскую ГЭС на Ангару. А потом познакомился с девушкой. Первой красавицей, Анфиса звали. Коса толщиной с руку, фиалковые глаза. Женился. Супругу боготворил. А она потом ушла. Потому что объявился тот, кого она любила. Успокаивала потом Иосифа, мол, прости, милый, так бывает: разругалась с прежним, разбежались, вышла замуж назло ему – за тебя. Зла не держи, я к нему обратно.

Мир рухнул. Любовь всей жизни растаяла. Он даже не хотел вставать, ходить, дышать, жить. Спасла мама. Была рядом, утешала. Все просила не оставлять ее. Она и так отца потеряла.

Успокоился постепенно. Стал работать шофером. Встретил Клаву. Умницу и мастерицу. Она плела кружева, вышивала полотенца, до сих пор ее рукоделия в семейном сундуке хранятся, хотя прошло много лет. Простая и чистая женщина, словно вода. Родилась дочка Ириночка.

Просто не хотел приводить мачеху Иришке

А потом Анфиска прикатила. Тот, к кому она от Иосифа ушла, тумаков раздавал да вечно под хмельком ходил. Вот она пожила-потерпела и решила: лучше прежнего мужа никого нет! Приехала. Клава тревожно глядела на мужа. Знала, как тот первую супругу любил. Да и она оказалась чудо как хороша – словно с картинки. Но Иосиф не принял и не простил. Сказал, что у него другая семья и две любимые девочки – жена да дочка.

Он не знал, что испытания на прочность снова впереди – вскоре тяжело заболела Клава. Он носил ее на руках в яблоневом саду. И все говорил, что совсем скоро она поправится, они поедут к морю, как и хотели, с маленькой Ириночкой.

– Нет, Ося. Не встать мне. Нет еще такого лекарства, что вылечило бы от этого. А ты дочку береги. И себя. Слишком уж ты добрый у меня. Последнее всем отдаешь, никогда не пройдешь мимо. Как жаль, что нам так мало было отпущено! – И Клава с тоской уткнулась в плечо мужа, тяжело дыша.

Иосиф с дочкой остались одни. Все удивлялись: девочка всегда была красиво причесана, одета. Отец и за собой следил, был редким аккуратистом: всегда брючки со стрелочками, пиджаки, начищенная обувь, на руке – часы. От простого шофера дошел до инженера.

Он так больше никогда и не женился, хотя встречался с женщинами. Просто не хотел приводить мачеху Иришке. Она в штыки воспринимала, если видела отца с кем-то.

Совсем слепенький стал, тыкался в углы

Свою жизнь он посвятил матери и дочери. А потом новая трагедия – погибла Ириша… Стало и самого здоровье от горя подводить, но через «не могу» он жил.

– Как бы вам объяснить? Я не мог подвести отца, что ли. Раз он решил назвать меня Иосифом, я не мог быть слабым, мне казалось, что имя словно держит на плаву! А еще я в 68 лет совсем слепенький стал, лишился зрения. Ходил, тыкался в углы, как котенок новорожденный. Все разливал, оступался, плакал. Думал, все. Почувствовал себя шариком, который сдулся и никогда больше никуда не полетит. И вдруг подумал: а что бы сделал Сталин на моем месте? И понял: остался бы таким же сильным и несгибаемым. Я стал бороться. Стиснув зубы. Привыкал к новому этапу своей жизни. Не роптал, не ныл, не жаловался. Знаете, легче стало. Сам готовил, убирался, по звукам ориентировался, даже по запахам. Так что ничего, мы еще поскрипим-поживем! – говорит Иосиф Панфилович.

По его словам, деревенская жизнь снится часто. И краски в этих снах яркие. Там он прекрасно видит. Вот открывается дверь – и входит живая мама, ласково гладит его по щеке. И ставит на стол наваристые щи из печи, варенец с пенкой.

– Иной раз даже просыпаться не хочется. Зачем я остался тут, на земле, когда дорогие сердцу людт ушли в вечность? Тяжело без мамочки, без жены, доченьки. А время не лечит, нисколечко. Это как рану тряпицей залепить. Вроде и крови нет, а открытая она и болит, все равно болит нестерпимо, ноет. Думаю в деревню перебраться, там дальний родственник живет, тоже один, как-нибудь перекантуемся. Пора к истокам возвращаться, – вздыхает Иосиф Панфилович.

В его доме уютно и светло. И даже не скажешь, что хозяин, уверенно разогревающий чай, подающий поднос с печеньем – абсолютно слепой человек. Он прожил достойную жизнь. Считает, что вело имя. Память об отце. Долг.

Улыбаясь, просит поставить фото из архива. Где он молодой, зрячий, красивый, смотрит на мир.

А еще он всегда ждет лета. Чтобы сорвать наощупь букет полевых цветов и просто подарить какой-нибудь женщине-соседке со словами: «Мадонна! Это вам!»

Мне хотелось этим материалом донести до читателя только одно: как невыносима и несправедлива жизнь порой. Когда человек перестает видеть окружающий мир и лишается вдруг всех самых любимых людей. Но не стонет и не причитает, а просто живет. Может, ради встречи с ними. Она же будет когда-нибудь в другом мире… И знаете, все наши проблемы кажутся такими мелкими по сравнению с тем, что кому-то приходится преодолевать. Все трудности, обстоятельства, которые сильнее нас, себя…